ПОГОРЕЛЬЩИНА
(поэма)
Наша деревня — Сиговой Лоб
Стоит у лесных и озерных троп,
Где губы морские, олень да остяк.
На тысячу верст ягелёвый желтяк,
Сиговец же — ярь и сосновая зель,
Где слушают зори медвежью свирель,
Как рыбья чешуйка, свирель та легка,
Баюкает сказку и сны рыбака.
За неводом сон — лебединый затон,
Там яйца в пуху и кувшинковый звон,
Лосиная шерсть у совихи в дупле,
Туда не плыву я на певчем весле.
Порато баско зимой в Сиговце,
По белым избам, на рыбьем солнце!
А рыбье солнце — налимья майка,
Его заманит в чулан хозяйка,
Лишь дверью стукнет, — оно на прялке
И с веретёнцем играет в салки.
Арина-баба, на пряжу дюжа,
Соткёт из солнца порты для мужа,
По ткани свёкор, чтоб песне длиться,
Доской резною набьет копытца,
Опосле репки, следцы гагарьи...
Набойки хватит Олёхе, Дарье,
На новоселье и на поминки...
У наших девок пестры ширинки,
У Степаниды, веселой Насти
В коклюшках кони живых брыкастей,
Золотогривы, огнекопытны,
Пьют дым плетёный и зоблют ситный,
У Прони скатерть синей Онега,
По зыби едет луны телега,
Кит-рыба плещет, и яро в нем
Пророк Иона грозит крестом.
Резчик Олёха — лесное чудо,
Глаза — два гуся, надгубье рудо,
Повысек птицу с лицом девичьим,
Уста закляты потайным кличем,
Когда Олёха тесал долотцем
Сосцы у птицы, прошел Сиговцем
Медведь матёрый, на шее гривна,
В зубах же книга злата и дивна. —
Заполовели у древа щеки,
И голос хлябкий, как плеск осоки,
Резчик учуял: «Я — Алконост,
Из глаз гусиных напьюся слез!»
* * *
Иконник Павел — насельник давний
Из Мстёр Великих, отец Дубравне,
Так кличет радость язык рыбачий...
У Павла ощупь и глаз нерпячий: —
Как нерпе сельди во мгле соленой,
Так духовидцу обряд иконный.
Бакан и умбра, лазорь с синелью, —
Сорочьей лапкой цветут под елью,
Червлец, зарянка, огонь купинный, —
По косогорам прядут рябины.
Доска от сердца сосны кондовой —
Иконописцу, как сот медовый,
Кадит фиалкой, и дух лесной
В сосновых жилах гудит пчелой.
* * *
Явленье Иконы — прилет журавля,
Едва прозвенит жаворонком земля,
Смиренному Павлу в персты и в зрачки
Слетятся с павлинами радуг полки,
Чтоб в рощах ресниц, в лукоморьях ногтей
Повывесть птенцов — голубых лебедей, —
Их плески и трубы с лазурным пером
Слывут по Сиговцу «доличным письмом".
«Виденье Лица» богомазы берут
То с хвойных потёмок, где теплится трут,
То с глуби озёр, где ткачиха-луна
За кросном янтарным грустит у окна.
Егорию с селезня пишется конь,
Миколе — с кресчатого клена фелонь,
Успение — с пёрышек горлиц в дупле,
Когда молотьба и покой на селе.
Распятие — с редьки, — как гвозди креста,
Так редечный сок опаляет уста.
Но краше и трепетней зографу зреть
На птичьих загонах гусиную сеть,
Лукавые мёрды и петли ремней
Для тысячи белых кувшинковых шей,
То Образ Суда, и метелица крыл —
Тень мира сего от сосцов до могил.
Студёная Кола, Поволжье и Дон
Тверды не железом, а воском икон.
Гончарное дело прехитро зело,
Им славится Вятка, Опошня-село:
Цветет Украина румяным горшком,
А Вятка кунганом, ребячьим коньком,
Сиговец же Андому знает реку,
Там в крынках кукушка ку-ку да ку-ку,
Журавль-рукомойник курлы да курлы,
И по сту годов доможирят котлы.
Сиговому Лбу похвала — Силивёрст,
Он вылепил Спаса на Лопский погост,
Украсил сурьмой и в печище обжег, —
Суров и прекрасен глазуревый бог.
На Лопский погост (лопари, а не чудь)
Укажут куницы да рябчики путь, —
Не ешь лососины и с бабой не спи,
Берестяный пестер молитв накопи,
Волвянок-Варвар, богородиц-груздей,
Пройдут в синих саванах девять ночей,
Десятые звёзды пойдут на потух,
И Лопский погост — многоглавый петух
На кедровом гребне воздынет кресты:
Есть Спасову печень сподобишься ты.
О русская сладость — разбойника вопь —
Идти к красоте через дебри и топь
И пестер болячек, заноз, волдырей
Со стоном свалить у Христовых лаптей!
О мёд нестерпимый — колодовый гроб,
Где лебедя сон — изголовьице сноп,
Под крылышком грамота: «Чадца мои,
Не ешьте себя ни в нощи, ни во дни!"
* * *
Порато баско зимой в Сиговце!
Снега как шапка на устьсысольце,
Леса — тулупы, предлесья — ноги,
Где пар медвежий да лосьи логи,
По шапке вьются пути-сузёмки,
По ним лишь душу нести в котомке
От мхов оленьих до кипарисов...
Отец «Ответов» Андрей Денисов
И трость живая Андрей Филиппов
Сузёмок пили, как пчелы липы.
Их черным медом пьяны доселе
По холмогорским лугам свирели,
По сизой Выге, по Енисею
Седые кедры их дыхом веют.
Но вспять сказанье! Зимой в Сиговце
Помор за сетью, ткея за донцем,
Петух на жёрдке дозорит беса
И снежный ангел кадит у леса,
То киноварный, то можжевельный,
Лучась в потёмках свечой радельной.
И длится сказка... Часы иль годы,
Могучей жизни цветисты всходы, —
За бородищей незрим Васятка,
Сегодня в зыбке, а завтра — над-ка,
Кудрявый парень — береста зубы,
Плечистым дядям племянник любый!
Изба — криница без дна и выси —
Семью питает сосцами рыси.
Поет ли бахарь, орда ли мчится,
Звериным пойлом полна криница,
Извечно-мерно скрипит черпуга...
Душа кукует иль ноет вьюга,
Но сладко, сладко к сосцам родимым
Припасть и плакать по долгим зимам!
Не белы снеги, да сугробы,
Замели пути до зазнобы,
Не проехать, не пройти по проселку
Во Настасьину хрустальную светелку!
Как у Настеньки женихов
Было сорок сороков,
У Романовны сарафанов,
Сколько у моря туманов!
Виноградье мое со калиною,
Выпускай из рукава стаю лебединую!
Уж как лебеди на Дунай-реке,
А свет-Настенька на белой доске,
Неоструганой, неотёсаной,
Наготу свою застит косами!
Виноградье мое-виноградьице,
Где зазнобино цветно платьице?
Цветно платьице с аксамитами
Ковылем шумит под ракитами!
На раките зозулит зозуля:
«Как при батыре-есауле..."
Ты, зозуля, не щеми печёнки
У гнусавой каторжной девчонки!
Я без чести, без креста, без мамы,
В Звенигороде иль у Камы
Напилась с поганого копытца,
Мне во злат шатер не воротиться!
Не при батыре-есауле,
Не по осени, не в июле,
Не на Мезени, не в Коломне,
А и где, с опитухи не помню,
Я звалася свет-Анастасией!..
Вот так песня, словеса лихие,
Кто пропел её в голубый вечер
На дремотном веретённом вече?!
И сказал Олёха: «Это ели
Стать смолистым срубом захотели,
Или сосны у лесной часовни
Запряглися в ледяные дровни,
Чтоб бежать от самоедской стужи
Заглядеться в водопой верблюжий",
«Нет, — сказала кружевница Проня, —
Это кони в петельной погоне
Расплескали бубенцы в коклюшках,
Или в рукомойнике кукушка
Нагадала свадьбу Дорофею..."
«Знать, прогукал филин к снеговею, —
Молвил свёкор, — или гусь с набойки
Посулил леща глазастой сойке".
Силивёрст пробаял: «То в гончарной
Стало рябому котлу угарно,
Он и стонет, прасол нетверёзый!.."
Светлый Павел, утирая слёзы,
Обронил из уст словесный бисер:
«Чадца, теля не от нашей рыси,
Стала ялова праматерь на удои,
Завывают избы волчьим воем,
И с иконы ускакал Егорий —
На божнице змий да сине море!
Неусыпающую в молитвах Богородицу
Кличьте, детушки, за застолицу!"
«Обрадованное Небо —
К тебе озёра с потребой,
Сладкое Лобзание —
До тебя их рыдание!
Неопалимая Купина —
В чем народная вина?
Утоли Моя печали —
Стань березкой на протале!
Умягчение Злых Сердец —
Сядь за теплый колобец!
Споручница Грешных —
Спаси от мук кромешных!"
Гляньте, детушки, за стол —
Он стоит чумаз и гол,
Нету Богородицы
У пустой застолицы!
Вы покличьте-ка, домочадцы,
На Сиговец к студеному долу
Парусов и рыбарей братца,
Святителя теплого — Миколу!
Он, кормилец в ризе сермяжной,
Ради песни, младеня в зыбке,
Откушает некуражно
Янтарной ухи да рыбки.
«Парусов погонщик Миколае,
Объявился змий в родимом крае,
Вороти Егорья на икону —
Избяного рая оборону!
Красной ложкой похлебай ушицы.
Мы тебе подарим рукавицы
И на ноженьки оленьи пимы, —
Свете тихий, свет незаходимый!
Русский сад — мужики да бабы,
От Норвеги и до смуглой Лабы
Принесем тебе морошки, яблок. —
Ты воспой нам, сладковейный зяблик!"
Правило веры и образ кротости,
Не забудь соборной волости!
Деды бают сказки,
Как потёмок скрыни,
Сарафаны сини,
Шубы долгоклинны,
Лестовицы чинны!
По моленным нашим
Чирин да Парамшин,
И персты Рублёва —
Словно цвет вербовый!
По зеленым вёснам
Прилетает к соснам
На отцов могилы
Сирин песнокрылый,
Он, что юный розан,
По Сиговцу прозван
Братцем виноградным,
В горестях усладным:
«Ти-ли, ти-ли-ли,
Плывут корабли —
Голубые паруса,
Напрямки во небеса,
У реки животной
Берег позолотный,
Воды-маргариты
Праведным открыты,
Кто во гробик ляжет
Бледной, лунной пряжей,
Тот спрядется Богом
Радости залогом.
Гробик, ты мой гробик,
Вековечный домик,
А песок желтяный —
Суженый желанный!"
Гляньте, детушки, на стол, —
Змий хвостом ушицу смёл,
Адский пламень по углам: —
Не пришел Микола к нам!
* * *
Увы, увы, раю прекрасный!..
Февраль рассыпал бисер рясный,
Когда в Сиговец, златно-бел,
Двуликий Сирин прилетел.
Он сел на кедровой вершине,
Она заплакана доныне,
И долго, долго озирал
Лесов дремучий перевал.
Истаевая, сладко он
Воспел: «Кирие елейсон!"
Напружилось лесное недро,
И, как на блюде, вместе с кедром
В сапфир, черёмуху и лён
Орёл чудесный вознесён.
В тот год уснул навеки Павел,
Он сердце в краски переплавил
И написал икону нам:
Тысячестолпный дивный храм,
И на престоле из смарагда,
Как гроздь в точиле вертограда,
Усекновенная глава.
Вдали же никлые берёзы,
И журавлиные обозы,
Ромашка и плакун-трава.
Еще не гукала сова,
И тетерев по талой зорьке
Клевал пестрец и ягель горький,
Еще медведь на водопое
Гляделся в зеркальце лесное
И прихорашивался втай, —
Стоял лопарский сизый май,
Когда на рыбьем перегоне,
В лучах озерных, легче соний,
Как в чаше запоны опал,
Олёха старцев увидал.
Их было двое светлых братий,
Один Зосим, другой Савватий,
В перстах златые кацеи...
Стал огнен парус у ладьи
И невода многоочиты,
Когда, сиянием повиты,
В нее вошли Озер Отцы.
«Мы покидаем Соловцы,
О человече Алексие!
Вези нас в горнюю Россию,
Где Богородица и Спас
Чертог украсили для нас!"
Не стало резчика Олёхи...
Едва забрезжили сполохи,
Пошла гагара наутёк,
Заржал в коклюшках горбунок,
Как будто годовалый волк
Прокрался в лен и нежный шёлк.
Лампадка теплилась в светёлке,
И за мудрёною иголкой
Приснился Проне смертный сон:
Сиговец змием полонён,
И нет подойника, ушата,
Где б не гнездилися змеята.
На бабьих шеях, люто злы,
Шипят змеиные узлы,
Повсюду посвисты и жала,
И на погосте кровью алой
Заплакал глиняный Христос...
Отколе взялся Алконост,
Что хитро вырезан Алёшей:
«Я за тобою по пороше!
Летим, сестрица, налегке
К льняной и шёлковой реке!"
Не стало кружевницы Прони...
С коклюшек ускакали кони,
Лишь златогривый горбунок,
За печкой выискав клубок,
Его брыкает в сутемёнки,
А в горенке по самогонке
Тальянка гиблая орёт —
Хозяев новых обиход.
* * *
Степенный свёкор с Силивёрстом
Срубили келью за погостом,
Где храм о двадцати главах,
В нем Спас в глазуревых лаптях.
Который месяц точит глина,
Как иней ягодный крушина,
Из голубой поливы глаз
Кровавый бисер и топаз,
Чудно, болезно мужичью
За жизнь суровую свою,
Как землянику в кузовок,
Сбирать слезинки с Божьих щек.
Так жили братья. Всякий день,
Едва раскинет сутемень
Свой чум у таежных полян,
В лесную келью, сквозь туман,
Сорока грамоту носила.
Была она четверокрыла,
И, полюбив налимье сало,
У свёкра в бороде искала.
Уж не один полет воочью
Сильвёрст за пазухой сорочьей
Худые вести находил,
Писал их столпник, старец Нил.
Он на прибрежии Онега
Построил столп из льда и снега,
Покрыл его дерном, берестой,
И тридцать лет стоит невестой
Пустынных чаек, облаков
И серых беличьи

Реклама