ЮБИЛЕЙНОЕ
Александр Сергеевич,
               
разрешите представиться.
                                  
Маяковский.
Дайте руку
          Вот грудная клетка.
                            
Слушайте,
                              
уже не стук, а стон,
тревожусь я о нем,
                
в щенка смиренном львенке.
Я никогда не знал,
                
что столько
                           
тысяч тонн
в моей
      позорно легкомыслой головенке.
Я тащу вас.
           Удивляетесь,
конечно?
Стиснул?
        Больно?
              
Извините, дорогой.
У меня,
       да и у вас,
                 
в запасе вечность.
Что нам
       потерять
              
часок-другой?!
Будто бы  вода -
               
давайте
                      
мчать, болтая,
будто бы весна -
               
свободно
                       
и раскованно!
В небе вон
          луна
             
такая молодая,
что ее
      без спутников
                  
и выпускать рискованно.
Я
 теперь
       свободен
              
от любви
                      
и от плакатов.
Шкурой
      ревности медведь
                     
лежит когтист.
Можно
     убедиться,
             
что земля поката,-
сядь
    на собственные ягодицы
                         
и катись!
Нет,
    не навяжусь в меланхолишке черной,
да и разговаривать не хочется
                            
ни с кем.
Только
      жабры рифм
               
топырит учащенно
у таких, как мы,
               
на поэтическом песке.
Вред - мечта,
            и бесполезно
грезить,
надо
    весть
         служебную  нуду.
Но бывает -
           жизнь
               
встает в другом разрезе,
и большое
         понимаешь
                 
через ерунду.
Нами
    лирика
          в штыки
                
неоднократно атакована,
ищем речи
         точной
              
и нагой.
Но поэзия -
           пресволочнейшая
штуковина:
существует -
            и ни в зуб
ногой.
Например,
         вот это -
                 
говорится или блеется?
Синемордое,
           в оранжевых усах,
Навуходоносором
              
библейцем -
«Коопсах".
 Дайте нам стаканы!
                  
знаю
                      
способ старый
в горе
      дуть винище,
                 
но смотрите -
                              
из
выплывают
         Red и White Star`ы
с ворохом
         разнообразных  виз.
Мне приятно с вами,-
                   
рад,
                      
что вы у столика.
Муза это
        ловко
             за язык
вас тянет.
Как это
       у вас
            говаривала
Ольга?..
Да не Ольга!
            из письма
                    
Онегина к Татьяне.
- Дескать,
         муж у вас
                
дурак
                     
и старый мерин,
я люблю вас,
            будьте
обязательно моя,
я сейчас же
           утром должен быть
уверен,
что с вами днем увижусь я.-
Было всякое:
            и под окном
стояние,
письма,
      тряски нервное желе.
Вот
   когда
        и горевать не в состоянии -
это,
    Александр  Сергеич,
                     
много тяжелей.
Айда, Маяковский!
                
Маячь на юг!
Сердце
      рифмами вымучь -
вот
   и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.
Нет,
    не старость этому имя!
Тушу
    вперед стремя,
я
 с удовольствием
               
справлюсь с двоими,
а разозлить -
             и с
тремя.
Говорят -
          я темой
и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!
Entre nous...
            чтоб цензор
не нацыкал.
Передам вам -
             говорят
-
                     
видали
даже
    двух
        влюбленных членов ВЦИКа.
Вот -
     пустили сплетню,
                   
тешат душу ею.
Александр Сергеич,
                
да не слушайте ж вы их!
Может,
     я
      один
          действительно жалею,
что сегодня
           нету вас в живых.
Мне
   при жизни
            с вами
                 
сговориться б надо.
Скоро вот
         и я
            умру
               
и буду нем.
После смерти
            нам
              
стоять почти что рядом:
вы на Пе,
        а я
           на эМ.
Кто меж нами?
             с кем
велите знаться?!
Чересчур
        страна моя
                 
поэтами нища.
Между нами
          - вот беда -
                     
позатесался Надсон
Мы попросим,
           чтоб его
                  
куда-нибудь
                             
на Ща!
А Некрасов
          Коля,
             
сын покойного Алеши,-
он и в карты,
             он и в
стих,
                        
и так
                             
неплох на вид.
Знаете его?
           вот он
                
мужик хороший.
Этот
    нам компания -
                 
пускай стоит.
Что ж о современниках?!
Не просчитались бы,
                  
за вас
                        
полсотни отдав.
От зевоты
         скулы
             
разворачивает аж!
Дорогойченко,
            Герасимов,
                    
Кириллов,
                            
Родов -
какой
     однаробразный пейзаж!
Ну Есенин,
          мужиковствующих свора.
Смех!
    Коровою
           в перчатках
лаечных.
Раз послушаешь...
              
но это ведь из хора!
Балалаечник!
Надо,
    чтоб поэт
             и в
жизни был мастак.
Мы крепки,
         как спирт в полтавском штофе.
Ну, а что вот Безыменский?!
                         
Так...
ничего...
        морковный кофе.
Правда,
      есть
          у нас
             
Асеев
                  
Колька.
Этот может.
          Хватка у него
                      
моя.
Но ведь надо
            заработать
сколько!
Маленькая,
         но семья.
Были б живы -
             стали
бы
                    
по Лефу соредактор.
Я бы
    и агитки
            вам доверить
мог.
Раз бы показал:
              -
вот так-то мол,
                              
и так-то...
Вы б смогли -
             у вас
                 
хороший слог.
Я дал бы вам
            жиркость
                   
и сукна,
в рекламу б
           выдал
               
гумских дам.
(Я даже
       ямбом подсюсюкнул,
чтоб только
           быть
              
приятней вам.)
Вам теперь
          пришлось бы
                    
бросить ямб картавый.
Нынче
     наши перья -
                
штык
                    
да зубья вил,-
битвы революций
              
посерьезнее «Полтавы",
и любовь
        пограндиознее
                    
онегинской любви.
Бойтесь пушкинистов.
                  
Старомозгий Плюшкин,
перышко держа,
             полезет
                  
с перержавленным.
- Тоже, мол,
           у лефов
                 
появился
                         
Пушкин.
Вот арап!
         а состязается -
                       
с Державиным...Я люблю вас,
            но живого,
                     
а не мумию.
Навели
      хрестоматийный глянец.
Вы
  по-моему
          при жизни
                  
- думаю -
тоже бушевали.
             
Африканец!
Сукин сын Дантес!
               
Великосветский шкода.
Мы б его спросили:
                 
- А ваши кто родители?
Чем вы занимались
               
до 17-го года? -
Только этого Дантеса бы и видели.
Впрочем,
        что ж болтанье!
                      
Спиритизма вроде.
Так сказать,
            невольник
чести...
                             
пулею сражен...
Их
  и по сегодня
             
много ходит -
всяческих
         охотников
                 
до наших жен.
Хорошо у нас
            в Стране
Советов.
Можно жить,
          работать можно дружно.
Только вот
          поэтов,
               
к сожаленью, нету -
впрочем, может,
             
это и не нужно.
Ну, пора:
         рассвет
               
лучища выкалил.
Как бы
      милиционер
               
разыскивать не стал.
На Тверском бульваре
                   
очень к вам привыкли.
Ну, давайте,
           подсажу
                 
на пьедестал.
Мне бы
      памятник при жизни
                      
полагается по чину.
Заложил бы
          динамиту
                 
- ну-ка,
                         
дрызнь!
Ненавижу
        всяческую мертвечину!
Обожаю
      всяческую жизнь!
 

Реклама