ДУМА В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

Константин Михайлович Фофанов

Понравилось?
Проголосовало: 3 чел.
ДУМА В ЦАРСКОМ СЕЛЕ
С природою искусство сочетав,
Прекрасны вы, задумчивые парки:
Мне мил ковер густых, хранимых трав
И зыбкие аллей прохладных арки,
Где слаще мир мечтательных забав,
Где тень мягка и где лучи не ярки,
Где веет вс давно забытым сном
И шепчутся деревья о былом.
Сад, как вино, чем старше, тем милей,
Тем больше в нем игры и аромата.
Особенно он дорог для очей,
Когда искусство несколько помято
Завистливым соперником людей
Природою, которая богата
Неряшеством и чудной красотой,
И гордостью, доступной ей одной!
Таких садов близ царственной Невы
Довольно есть. Сады увеселений
Кумирни мелкой прессы и молвы
Затмили их... Так фокусника гений
Свет разума и мудрость головы
Тмит мудростью лукавою движений,
Но славу тех резвящихся садов
Переживут сады больших дворцов.
Меланхоличен Царскосельский сад,
И тем милей мечтателям угрюмым.
Он вас чарует прелестью баллад,
Приветствует спокойно-важным шумом,
В нем вечером люблю встречать закат,
Предавшися своим певучим думам.
Войдемте же в него мы. Много в нем
И выходов и входов есть кругом.
Ведущие в ласкающую даль,
Как хороши тенистые аллеи!
Там, что ни шаг, то будят в вас печаль
Угасших лет невинные затеи.
То пруд блеснет, прозрачный как хрусталь,
То статуя Амура иль Психеи
На вас глядит, кокетливо грустя,
Столетнее бездушное дитя!
А там, в тени благоуханных лип,
Стена и вал искусственной руины,
Где бледный мох и толстогубый гриб
Уже взросли для полноты картины.
Мы нечто там еще встречать могли б,
Когда бы страж таинственной долины,
Ютящийся в развалине с семьей,
Не наблюдал за скромной чистотой.
А дальше ряд душистых цветников,
Подстриженных акаций изгородки,
И мостики над зеркалом прудов,
А на прудах и лебеди, и лодки,
И в сумраке задумчивых кустов
Печальный лик склонившейся красотки.
Она грустит над звонкою струей,
Разбив кувшин, кувшин заветный свой.
Она грустит безмолвно много лет.
Из черепка звенит родник смиренный,
И скорбь ее воспел давно поэт,
И скрылся он, наш гений вдохновенный,
Другим певцам оставив бренный свет.
А из кувшина струйка влаги пенной
По-прежнему бежит не торопясь,
Храня с былым таинственную связь.
О, время, время! Вечность родила
Тебя из мглы бесчувственного лова.
Ты вдаль летишь, как легкая стрела,
И вс разишь: чужда тебе препона!
Давно ли здесь кипела и цвела
Иная жизнь? У женственного трона
Писатели, министры и князья
Теснилися, как важная семья.
То был рассвет и вкуса, и ума.
От Запада текло к нам просвещенье.
Императрица, мудрая сама,
Устав от дел, искала вдохновенья:
И роскошь мод, как сладкая чума,
Объяла всех восторгом увлеченья,
И жизнь текла, как шумный карнавал,
И при дворе блистал за балом бал.
И снится мне, что ожил старый сад,
Помолодели статуи в нем даже.
У входов стройно вытянулись в ряд
Затейливых фасонов экипажи,
В аллеях томных вкрадчиво шумят...
Мелькают фижмы, локоны, плюмажи,
И каламбур французский заключен
В медлительный и вежливый поклон.
Огни сверкают факелов ночных,
Дрожащий свет скользит в кустарник тощий,
Меж гордых жен в нарядах дорогих,
Украсивших искусственные рощи,
Подобно рою бабочек цветных,
Одна скромней, приветней всех и проще,
И белое, высокое чело
Ее, как день безоблачный, светло
Года прошли... Погибли все давно
Под легкою секирою Сатурна.
Всем поровну забвение дано,
Но не у всех промчалася жизнь бурно.
Не каждым вс земное свершено,
Не каждого оплакивалась урна.
И люди вновь родились, чтоб опять
Злословить, петь, влюбляться и страдать.
Да, жизнь вечна, хоть бродит смерть кругом
Не знает мир, состарившись, утраты...
На рубище природы роковом
Мы новые, непрочные заплаты.
В нас даже пятна, старые притом:
Из лоскутков отброшенных мы взяты.
Ах, экономна мудрость бытия:
Вс новое в ней шьется из старья!
И снится сон другой душе моей:
Мне чудится во мгле аллей старинных,
На радостном рассвете юных дней
Один, весной, при кликах лебединых,
Мечтатель бродит... Блеск его очей
Из-под бровей, густых и соболиных,
Загар лица, курчавый пух ланит...
Вс в нем душе так много говорит!
Рассеянно к скамье подходит он,
С улыбкою он книгу раскрывает,
Задумчивостью краткой омрачен,
Недолго он внимательно читает...
Из рук упал раскрытый Цицерон...
Поэт поник, и что-то напевает.
И вот, смеясь, набросил на листе
Послушный станс невинной красоте.
Святая тень великого певца!
Простишь ли мне обманчивые грезы?
Уж ты погиб, до горького конца
Сокрыв в груди отчаянье и слезы
Но вечен луч нетленного венца
Во тьме глухой житейских дум и прозы,
И славные могилы на земле,
Как звезды в небе. светят нам во мгле.
Счастливые! Их сон невозмутим!
Они ушли от суетного мира,
И слава их, как мимолетный дым,
Еще пьянит гостей земного пира.
И зависть зло вослед смеется им,
И льстивый гимн бренчит небрежно лира.
Но клевета и лесть, как жизнь сама,
Не тронут им ни сердца, ни ума!
А сколько лиц без славы в глубь могил
Ушло с тех пор, как этот парк унылый
Гостеприимно сень свою раскрыл!
Здесь мальчиком когда-то брат мой милый
Гулял со мной... Расцвел и опочил!
Он, нежный друг, согретый юной силой,
Желавший жить для дружбы и добра,
Он смертью взят от кисти и пера...
Прости, прощай, товарищ детских лет!
Под бурями мучительного рока
Слабею я, в глазах темнеет свет:
Я чувствую, что срок мой недал ко!
Когда в душе предсмертный вспыхнет бред,
Увидит ли тебя больное око?
Придешь ли ты, чтоб в мир теней вести
Усталого на жизненном пути?!    

Реклама